«Оркестр – это твой друг. С ним можно общаться, его надо любить и тогда он пойдет тебе навстречу». Арсен Бадерхан, дирижер и художественный руководитель симфонического оркестра Московского Авиационного Института.
— Лето наконец дало о себе знать. Сегодня теплый, солнечный день. Расскажи, а как дирижеры современности проводят время летом? У тебя вообще есть разделение жизни на «отдых» и «работу»?
— Дирижерская профессия довольно активная. Много выездов, гастролей. Даже у меня в студенческую пору тоже случались то съемки, то репетиции, то выступления. Нельзя строго разграничить жизнь на сезон рабочий и на сезон отдыха. Это очень сложно, потому что профессия музыканта-дирижера не имеет сезонов, она всесезонна. На самом деле я еще тот трудоголик. Поэтому я благодарен своей девушке, у неё график рабочий обычный, и она меня берет за шкирку и говорит: «Отдыхай!». Если бы не она, я б вообще работал круглые сутки. Планы на лето тоже есть. Собираемся поехать в Австрию. Но надо сказать, что пытаюсь отдыхать, минутки и часы, которые удаются между делами, по пути домой, например, или дома за чашкой чая – вот такие минуты я тоже очень ценю. Для меня отдых – это смена деятельности и такие легкие, медитативные моменты. Бывает так, что я прихожу усталый после одной работы или после учебы и, чтобы отвлечься, я начинаю другую работу делать, и это помогает. То есть отдых не так отвлекает от каких-то мыслей, проблем или тяжелой головы, другая работа помогает мне. Так, по-моему, Конфуций говорил: «Найди себе работу по духу, и тогда ты не будешь работать ни одного дня».
— В прошлом сезоне я смог побывать на двух концертах оркестра МАИ. И спасибо тебе за возможность присутствовать на репетициях этих выступлений. Если я фотографирую тот или иной концерт, мне важно увидеть и «кухню» этого действа. Это безумно познавательно и, на мой взгляд, еще и фотогенично. Отчётливо помню своё первое впечатление от знакомства с оркестром МАИ. Это была генеральная репетиция к концерту, посвященному дню рождения оркестра. И я окунулся в совершенно удивительную атмосферу. Атмосферу, в которой ярко чувствуется уважение друг к другу, в которой ярко проявляется сотрудничество друг с другом. Каждый увлечен своим делом, а все вместе представляются как нечто единое и целостное. Расскажи, пожалуйста, о своих успешных проектах прошедшего сезона. Все ли они связаны с оркестром? И что вообще ты понимаешь под понятием «успешности»?
— Успех, я считаю, это довольно субъективное понятие. Только ты сам оцениваешь то, к чему ты пришел. Каждый концерт для меня – как этап. Стараюсь вынести из него все ошибки, если они были, и проанализировать их. Стараюсь не сильно заморачиваться на достижениях, потому что это как ошибка выжившего: если мерить всё только достижениями, то ничего дельного не получится, а если анализировать свои ошибки, то можно дальше пройти по этому этапу. И успехом я считаю то, что если концерт удался хорошо, и при этом маленькую долю ошибок или недочетов, которые были в организации или в музыке я исправил – то это полный успех. Концерт оркестра – это каждый раз что-то новое. Даже если это концерт повторяющийся – типа концерта нашего дня рождения или концерт в честь дня победы – мы стараемся каждый год что-то привнести, улучшить, изменить или даже от чего-то отказаться, бывает и так. Каждый раз что-то новое происходит и это как этап некоторого развития. Я думаю, что со временем этих новшеств будет всё больше и больше.
Музыкальная деятельность у меня еще есть как у наборщика нот, аранжировщика. Сейчас я вот заканчиваю проект с композитором Михаилом Костылевым. Он автор многочисленных саундтреков к играм российским и кино, к недавно вышедшему фильму «28 панфиловцев». Сейчас мы работаем над его Эльфийской ораторией, чтобы в сентябре запустить это в концерт. Естественно, у меня очень много времени уходит на аранжировку, на работу с оркестром, очень мало времени на личные проекты. Очень часто я замешен вместе с кем-то. Из оркестровых проектов, я считаю, был очень удачным концерт с Мишей Мищенко в академии музыки имени Гнесиных, потому что это что-то новое, это музыка, которую никто и никогда не играл. Мы, считай, создали вместе с оркестром, с хором и с Мишей нечто новое, то, чего раньше не было. Для оркестра это новое было в том, что некоторые из них такой музыки никогда не слышали. Для Миши это новое было в том, что его музыку впервые исполнял такой большой оркестр, да еще и с хором. Для меня это новое, потому что это большая ответственность была для меня как для дирижера: передать за композитора всё, что он хочет в эту музыку вложить. То есть фактически я выступал в роли посла композитора в оркестр. И мне нужно было передать в точности то, что Миша написал. Все эти тонкости, которые даже словами не объяснить. Это ново для меня, большая ответственность, но очень здорово. Это повышает степень взаимодействия между мной и Мишей, между мной и оркестром и между оркестром и Мишей. То есть взаимопонимание такое невербальное получается. Миша ходил на репетиции, много комментировал, бывало даже ругался, говорил «что тут такое, что тут происходит!?». Но всё на репетициях поправили, всё сделали как надо.
— Второй концерт, который я посетил – как раз концерт музыки Миши Мищенко. Расскажи, пожалуйста, о своем представлении того, что такое «современная классическая музыка»? Например, имеет ли она сейчас географическую принадлежность как она имела это раньше, то есть чёткую связь между композитором и той культурой в которой был рожден и композитор и была создана музыка?
— Конечно, современной классической музыки сейчас очень много. Некоторые ударяются в совсем такую новую венскую школу или академ современный и получается что-то довольно новое, абстрактное, но не совсем понятная музыка. Бывает минимализм, где музыкального материала не очень много, но при этом творческий посыл и мысль в нем бывает куда даже масштабнее чем в произведениях крупной формы. Про географию я считаю так – сейчас всё смешалось. Появился интернет, всё стало доступно. Бывает, что у русских авторов слышишь мотивы и манеры звучания как на Западе, а на Западе наоборот как у наших авторов. Сложно дифференцировать если ты слышишь незнакомую мелодию какая страна, потому что из-за развития интернета и всего рамки стираются. Раньше же ведь как было, композиторы писали музыку из народа. Они брали народные мелодии, всё это оттуда пошло. Сейчас я не знаю откуда они берут мелодии, скорее всего друг у друга просто потому что можно найти в саундтреках даже каких-то клишированных тем, моментов, цитат друг у друга. Есть поверье такое, я его называю «поверье», потому что я в это не верю, считаю, что это не совсем правильно, говорят, что вся музыка уже написана. Я не совсем с этим согласен, потому что многообразие музыки и многообразие тех мыслей, которые можно передать музыкой, я думаю, оно нескончаемо. Да и даже чисто математически, если все ноты перемножить друг на друга получится число, которое столько чисел нету в мире. Конечно, сейчас есть такие авторы, которые пишут колоритную музыку, то есть которых можно отличить, допустим, это Ханс Циммер (Hans Zimmer), это Эдуард Артемьев. Даже Миша Мищенко он хоть и очень молод, он наш ровесник, его тоже можно узнать. Есть штрих. Когда у автора есть свой штрих, свой почерк, его можно узнать. Тот же Костылев, фильмовый композитор Говард Шор (Howard Leslie Shore), Джон Уильямс (John Towner Williams). У каждого из них есть рука, которую слышно.
— А как ты относишься к такому явлению в музыке, как «эклектика»?
— Отношусь я нему нормально. Я даже сам пишу музыку довольно эклектичную, то есть я примешиваю к оркестру народные инструменты разных стран. Конечно, это всё хорошо тогда, когда это музыка имеет смысл, если она что-то выражает. Например, есть прекрасный концерт для диджериду с оркестром австралийского композитора Питера Скалторпа (Peter Joshua Sculthorpe, «Earth Cry», 1986 г.).
— Отсутствие музыкального образования как у тебя, так и у оркестрантов создает большую степень свободы в исполнительском искусстве или наоборот – накладывает ограничения?
— Я музыкой занимался самостоятельно дома с 3-ех лет. По книжкам, урокам, советам. Потом два раза пытался поступить в музыкальную школу. По классу барабанов меня не взяли, потому что там надо было петь, что странно, спеть я ничего не смог тогда. Очень много готовлюсь дома самостоятельно. Готовился к поступлению в колледж, поступил в колледж академии имени Гнесиных в прошлом году. Уже год в нем учусь и планирую свои навыки повышать. Сейчас очень сильно ухожу в музыкальную академическую науку, пытаюсь свои знания систематизировать и научно обосновать, потому что как сказали мне некоторые опытные музыканты, что знания у меня есть, но они не систематизированы, потому что я получал их сам. Ситуация в оркестре другая. Очень разный набор навыков, потому что есть таланты, которые без музыкальной школы, а есть и люди, которые после высшего музыкального у нас играют. Спектр очень большой, если усреднить, то это уровень музыкального колледжа – выпускника колледжа. Любое образование накладывает свои ограничения. Совсем без образования тяжело, дирижирование это сложная наука, начиная от техники дирижирования, заканчивая теорией и даже просто работой с людьми, каждый амбициозный, хочет что-то своё и всё это нужно сгруппировать в одно целое. Много знаний я набрался именно из практики с оркестром. Фактически с нуля начал этим заниматься и на практике как котенок, которого бросили в воду научился плавать, более-менее, чтобы не утонуть. Чувствуется нехватка образования когда я исполняю что-либо, чувствуется нехватка приемов или средств развития, которые я еще не успел изучить. Но как замечают оркестранты, практика у меня уже неплохая появилась за эти 5-6 лет и какие-то тонкие ремесленные лайф-хаки я уже чувствую. Без образования – тут скорее, свобода, но свобода получается бесцельной. Как сказал да Винчи: «Практика без теории подобна кораблю без компаса», то есть он плывет куда-то, но не знает куда. У меня такое чувство тоже было. Это всё здорово, что самоучка, но чувствую, что иногда чего-то не хватает. Я вижу цель, передо мной есть преграды. Те, кто занимается академической наукой у них есть в кармане набор инструментов, чтобы быстро эти преграды все раскидать. А я нахожу инструменты сам. Поэтому это дольше, это сложнее, но вернее, потому что я нахожу именно тот инструмент, который нужен.
— Есть ли сейчас место самообразованию?
— Конечно есть! В чем вообще суть самообразования? Это когда человек делал что-то всю жизнь, но хочет свои навыки в этом развить. Значит не просто так. Значит у него есть желание, стремление, может быть даже способности. Такие вещи надо поощрять, поддерживать. Знаю талантливых людей, они музыканты уровня любительского, либо не музыканты совсем, но я знаю, что у них есть и слух, может быть даже абсолютный, у них есть ритм, у них есть музыкальность внутри, но они не занимаются этим вообще, у них есть другая профессия, специальность, у них уже нет времени на это, они взрослые, когда уже некогда учиться. К сожалению, это бывает. Бывает и наоборот, бывают музыканты, которые кроме музыки и делать ничего не умеют и при этом музыка у них ну такая, их научили играть музыку вот они это и делают. Бывают диаметрально противоположные примеры. Поэтому я считаю, что если человек хочет, то для него все пути должны быть открыты. Тем более если он сам захотел, в нем загорелся этот огонечек, то ни в коем случае нельзя дать потухнуть этому огоньку, потому что потом будет себя винить, корить и ничего хорошего из этого не получится.
Про самоучек. Когда я изъявил желание заниматься музыкой дома это не приняли. «Иди получай нормальную профессию, иди и будь нормальным человеком, будь инженером», – сказали мне. И мне пришлось доказывать, что для меня музыка это нечто более серьезное чем они думают. И когда я начал приносить доход с музыки домой, тогда уже поняли: «ну ладно, так и быть». Мне тогда было лет 16-18. Потом уже с развитием поддерживают в основном. Самоучкам очень сложно стартовать или сказать кому-то из родных, что мама прости – но я музыкант. Так бывает. Самоучки не должны бояться, потому что они найдут поддержку.
— Мы сейчас всё-таки находимся в стенах МАИ, поэтому следующий вопрос такой. Случаи, когда музыканты начинают заниматься физикой редки, а когда физики музыкой – распространены. Здесь есть связь?
— Конечно, есть! Как минимум связь на уровне биологии, потому что музыка и математика и точные науки находятся примерно в одном месте в мозге, то есть при развитии одного есть склонность к другому. Эйнштейн был скрипачом. Еще много математиков были музыкантами. Знаю много примеров среди музыкантов, которые чувствуют тяготение к математике, даже к квантовой физике, к астромеханике у некоторых. Я этому очень удивляюсь и это поощряю, потому что и сам из этих же краев. Любое техническое образование полезно тем, что ты не просто учишься считать цифры верно или знать, как яблоко падает. Миропонимание меняется, и даже отношение к музыке. В мире становится меньше волшебства, когда ты учишь технические науки, но при этом это не лишает тебя творческого начала никак. Можно быть абсолютно упертым физиком и доказывать Большой Взрыв и прочее, но при этом очень высоко-художественные ценности иметь внутри и показывать их наружу. Здесь нет противоречия. Я даже думаю, что наука и музыка неразделимы. Музыка ведь тоже математика в какой-то степени, там всё – и физика и математика и акустика – всё связано. Музыка – если её раскопать там всё в математике.
— Ты чувствуешь время? Я сейчас не про метроном и не про стрелку часов. Хотя, у музыкантов отличное от других восприятие течения времени, потому что музыка – это единственный вид искусства, происходящий во времени, а вопрос мой про время как срез эпохи, у тебя есть потребность чувствовать его?
— Требуется это чувство, конечно. Художник прежде всего это тот кто отражает через своё искусство нынешнее время и то где он живет. Без этого никак – без отражения времени. Вот например, встал не с той ноги, пошел пить кофе, а молоко прокисло, в трамвае толкнули, в метро наступили на ногу, ты в плохом настроении идешь на концерт и что-нибудь не так сказал, не так сделал. Всё это тонкая теория хаоса, но так или иначе это отражается в музыке в любом случае. Даже если не брать тонко, а брать крупно, то есть произведения про бедствия, войны, даже про политику. Музыканты ведь когда выступает дают себе отчет, что они не в париках сидят, они сейчас в джинсах, кедах, со смартфонами. Отражение времени через музыканта происходит само собой. Мы сейчас на таком пути развития, что музыка доступна каждому. Каждый может себе купить гитару и делать с ней что хочет, каждый может скачать к себе на компьютер программы и писать музыку, которую он хочет, каждый может скачать музыку на плеер, которую хочет слушать. В этом плане музыка сейчас абсолютно безгранична. Нет никаких рамок для слушателей, исполнителей. Может публиковаться каждый. В этом информационном шуме сложно найти чего-то стоящее. Всё вокруг пестрит, все вокруг говорят «мы лучшие». И не понятно где та самая «конфетка», где суть. Надо тонко это чувствовать. Не всегда получается. Бывает по радо прозвучит какая-нибудь плохая песня неприятная и всё, ходишь её напеваешь. Поэтому надо уметь абстрагироваться от мира, потому что сейчас много коммерции в музыке и музыка пишется по каким-то психологическим законам, чтобы специально быть навязчивой. От неё сложно отмыться, поэтому надо иметь крепкий ум. Я чувствую, что лет 5-7 тому назад мы не знали, что концерты с оркестром будут настолько популярны. Сейчас почти каждая уважающая себя рок-группа делает концерт с симфоническим оркестром. Мода пошла на это, поэтому симфоническая музыка стала подниматься. Если тонко проанализировать как меняется музыка таких глыб как Говард Шор, Ханс Циммер, Джон Пауэлл, там ведь тоже появляются малозаметные штучки, которые понятны только музыкантам. Они появляются не просто так. Либо это приходит с их опытом, либо при общении, либо от впечатлений от внешнего мира. Допустим, если раньше люди жили и не было урбанистических пейзажей за окном, то сейчас всё в бетонных квадратах вокруг и это накладывает отпечаток на “квадратность” музыки. То что мы извне получаем это очень сильно влияет на музыку. Даже питание, даже еда. Всё это взаимосвязано, долго копаться в этом я не могу, потому что не имею такой компетенции, но я считаю, что взаимосвязано, даже дуновение ветерка. Могу сказать с уверенность, то что происходит за окном, то и отражается внутри художника.
— Ты ведь тоже пишешь музыку. Расскажи о своих сочинениях.
— Пишу музыку для симфонического оркестра и часто добавляю в неё разные диковинные инструменты. Октобас, хрустальный орган, этнические инструменты. Я мыслю именно оркестром. Я не могу мыслить не оркестром. Хор или фортепиано – для меня этого мало. Для меня это как черно-белый рисунок карандашом. А в оркестре я могу выразить любую краску, любой тембр, любой масштаб, любой объем можно показать. Для меня оркестр это многофункциональное устройство для которого можно писать разнообразную музыку. Для меня музыка, которую я пишу это отражение нашего времени. Но если я так скажу, то это будет тавтология к предыдущему вопросу. Но это так и есть. То что я пишу, нахожу в себе. Информацию из внешнего мира принимаю, переживаю или внутренние переживания, личные, творческие переживания – перерабатываю в ноты. И эта музыка как будто бы мои размышления. Я стараюсь сразу же мыслить оркестром, буквально представляю лицо каждого музыканта кто в оркестре у меня сидит и то как бы они эту музыку сыграли и поэтому я стараюсь писать максимально по возможностям оркестра и с небольшим захватом вперед, чтобы это было еще интересно музыкантам, слушателям и чтобы это в точности повторяло все мои переживания и эмоции, которые хочу в музыке воплотить. Я очень много думаю о мироздании, о том откуда мы произошли, куда придем, как вообще мир устроен, почему всё так происходит, а не иначе. И эти вопросы толкают меня на создание моих произведений. К сожалению, музыка програмна как и большинство современных «нео-классических» произведений. Недавние сочинения мои «Лес и звезды», «Падение в черную дыру», «Энтропия», «Песня Надежды». Названия с одной стороны помогают слушателю что-то понять, с другой стороны ставят в небольшие рамки в понимании. И я считаю успехом своей музыки если у меня получается сделать так, что при прослушивании композиции слушатель дает описание такое же которое я вложил. Так получается редко, потому что пишу не так много еще. Лет девять. Всё впереди. Буду в этом плане развиваться и очень надеюсь на помощь оркестра, потому что планирую записать свои произведения с оркестром. Чем больше я работаю с живым оркестром, тем больше я понимаю как его люблю. Им скажешь «нежнее» они и сыграют нежнее, а компьютеру надо настроек десять поменять в одной ноте, чтобы это было нежнее и так с каждой нотой. Поэтому живой оркестр это как твой друг. С ним можно общаться, его надо любить, с ним надо дружить и тогда он пойдет тебе навстречу.
— С чего начинается написание нового сочинения?
— Обычно всё начинается с какого-то переживания или с мысли, от которой нет покоя. И я ничего не слышу вокруг кроме этой мысли или кроме этого чувства. Подхожу к инструменту и, грубо говоря, просто даю волю пальцам и игре. Записываю на диктофон. Импровизирую. Играю то, что приказывают пальцы. В это время я чувствую, что меня нет, не существует меня как тела. Есть звук как субстанция, и есть что-то сверху как субстанция. И они между собой общаются. Не чувствую своего вмешательства в это абсолютно никакого. Я всего лишь телесный посредник, который нажимает на клавиши. И после этого сеанса начинаю редактировать музыку, чтобы она имела стройную форму, перекладываю на оркестр. Изначально это что-то внутреннее, оно рождается внутри, и я не знаю как. Бывает так, что я сижу в гостях и бац – мелодия пришла. Или сплю ночью, никого не трогаю – бац- пришло. Или иду где-нибудь на улице от метро домой, что-нибудь напеваю про себя и бац и начал идти быстрее, чтобы поскорее записать, потому что порой приходят мелодии, которые очень свежи для меня. Мои композиции и слух более гармонические, слышу и чувствую аккордовую структуру и всё такое. Мелодии для меня уже второй план. Но когда мелодии выходят на первый план, такие композиции стараюсь записать очень быстро, потому что это для меня маленький такой успех. Мелодию под гармонию бывает сочинить сложно, а вот гармонию под мелодию бывает попроще.
— Следующий концерт когда?
— 25-го ноября. Мы планируем в большом зале ДК МАИ огромный концерт с саундтреками. Будет большой оркестр с расширенным составом, хор большой, редкие инструменты. И мы планируем сыграть топовые и самые известные саундтреки из кино и сериалов при этом будет переформирование работы оркестра и мы этим концертом открываем свой новый жизненный цикл. Это будет масштабно, это будет медийно, это будет не только музыка, а музыка и свет, музыка и фото, видео, музыка и перфоманс. Новые сочинения, которые будут сыграны это сюита из кинофильма «Ла-ла-ленд», «breaking bad» из сериала Шерлок Холмс и темы из «Интерстеллара».
Москва. ДК МАИ. 26 июля 2017.